Журналисты подслушали, о чем говорят сегодня на улицах простые киевляне.
Разговор в трамвае:
– К новому году, говорят, купоны введут. Вот у Оли-соседки дочка в компьютере читала, что в Швейцарии уже заказали нам новые купюры на десять, двадцать и на сто тысяч. Все обесценится, гривни будут как бумажки, как рубли в девяносто втором году, которыми мы туалеты потом обклеивали. А нарисуют на этих новых купонах патриархов Алексия и Варфоломея, чтобы примирить страну.
На базаре у метро «Лесная» граждане гребут с машин крупы, муку, овощи – будто готовятся к затяжной осаде. А семейная пара громко ссорится между собой, выясняя, нужен ли им мешок картошки.
– Да зацветет же без погреба, пропадет! – ноет отец семейства, которому, по-видимому, не улыбается перспектива тащить на себе лишний груз. И выслушивает в ответ суровую тираду жены:
– Ты что, не видишь, что с гривней творится? Да мы завтра на эти деньги и на суп картошки не купим. У Юльки, говорят, день и ночь самолет в Борисполе наготове стоит, чтобы улететь за границу, когда все здесь развалится. Они же из-за этого самолета с Ющенко недавно поссорились – ты что, газет не читаешь?!
Возле входа в метро прохаживаются небритые менялы в кожаных куртках – будто материализовавшиеся откуда-то из девяностых годов.
– Куплю доллар, продам доллар, супер-пупер-выгодный курс! Кто бакс не покупает, по сотне в день теряет! – кричат они прямо в лица спешащим в метро людям, но те пока не останавливаются – боятся.
– Ничего, потом привыкнут, будут менять, – переговаривались между собой неунывающие детины, не обращая внимания на постового милиционера.
– Будет еще доллар дальше расти? – с наивным видом спрашиваю я у жуликов, и те, почуяв потенциальную жертву, дышат мне в лицо утренним перегаром.
– Да ты че, мужик, к новому году будет двенадцать гривен курс, без базара. У меня кум в Нацбанке работает, мы оттуда последнюю валюту по блату достали – все баксы уже перевели на Запад, долги отдавать, а народ разводят, как лохов. Покупай давай у нас по семь шестьдесят, пока мы добрые себе в убыток тут стоять.
Следующий пункт маршрута – курилка в большом офисном центре на улице Ванды Василевской. Тема курса гривни и доллара уверенно уступает здесь разговорам об увольнениях и грядущем банкротстве фирм-арендаторов. Причем уже потерявшие работу люди, прячущие грустные лица в облаках табачного тумана, подбадривают себя рассказами о тотальных увольнениях по всему городу – не одни, мол, мы, в беде оказались.
– Вот фирма на шестом этаже, помните, арматурой торговала? Там из персонала только два человека осталось – директор и бухгалтер. Так директор сам по утрам полы моет, чтобы на услугах уборщицы сэкономить. Наши сотрудницы сами видели.
– А в семнадцатом офисе секретаршу во вторник увольняли. А она вдруг устроила истерику и влезла на шпильках на подоконник – мол, если уволите, спрыгну вниз. Мне ребенка кормить нечем будет. Там третий этаж, машины внизу стоят. Снимали ее и успокаивали часа два, говорят.
– И что, оставили?
– Нет, все равно выгнали. Менеджер ей сказал: «Иди в Кабмин к Тимошенко и у нее из окна бросайся, а я твою ставку уже закрыл».
…Но самые ядреные городские слухи «сливаются» вечером в дешевые «генделики». В «разливайке» на метро «Святошин» мужики по старому обычаю запивают мрачные предчувствия заметно подорожавшей водкой и говорят больше не об экономике, а «за политику».
– Слышал сегодня на заводе, что в новую Раду политиков будут стараться на первые места не брать, потому что нет к ним доверия у электората. У Юли уже точно в первой «пятерке» зять Шон пойдет, а у Регионов против него – Верка Сердючка.
– Да не верь, не будет никаких выборов. Европейский союз и Мировой банк разгонят всех депутатов, министров, президента и назначат своего человека нами управлять, пока кризис не кончится. Сами мы с ним не справимся – так на Западе считают.
– Наш инженер, грамотный мужик, считает, что седьмого ноября провокаторы взорвут Ленина на Бессарабке, а потом татары с российским флотом в Крыму схлестнутся, и пошло поехало. И карточки введут, будут по ним продукты выдавать. Я вот, видите, мыла коробку про запас у метро купил.
Город тревожно шепчется, будто запугивая сам себя, но при этом не унывает, а наоборот, то тут, то там слышится «и не такое переживали, и это переживем».
