Эротическая сказка, посвященная Международному женскому дню. Герои данного произведения вымышлены, совпадение их имен с именами реальных лиц является случайным. Действие происходит в параллельном мире. В тексте присутствует ненормативная лексика, а также беглое описание плотских утех. Если вам меньше 18 лет, немедленно покиньте эту страницу. Если вы молитесь на своих политических кумиров, лучше не читайте.
Первый в Киеве национальный донецкий ресторан «Запойный Забой» готовился к официальной презентации, о чем и сообщала табличка над входом: «Открываемся завтра! Добро пожаловать, пацаны!». Здание заведения, выполненное в форме глянцевого террикона с уютно зарешеченными окошками, украшали и другие объявления: «Блюдо от шефа – цыпленок-гриль мгновенного приготовления «Взрыв метана», «К вашим услугам – доминошная, караоке-шансон и уютный бордель на втором этаже. Львовянки!», «Бизнес-ланч – от 913 гривень» и пр.
Местные жители, проходя мимо, злобно сплевывали под ноги и ругались, стараясь, впрочем, не попадать в объективы камер наблюдения. Блоггер Олена Билозерська готовила с дружками ночной поджог входной двери «Забоя» и доставала через нардепа Порубия дымовые шашки. Организация «Femen» красила груди в клеточку и репетировала флешмоб «Отбойный молоток вам в зад!».
Все они были неправы. Потому что хозяевами ресторана были вовсе не донецкие пацаны, а респектабельные британские предприниматели Жужа и Шон Куку – детки неунывающего лидера оппозиции Юлии Тимашенко, вовремя понявшие, у кого сейчас в Украине водится настоящее бабло. Сама Тимашенко резонно подозревала, что донецкие, проведав о таком замечательном заведении, быстро отберут его у Жужи и Шона в лучшем случае по себестоимости, но у нее на «Запойный Забой» были свои планы…
Хозяева ресторана и их мама сидели за длинным столом в банкетном зале под пластиковой копией пальмы Мерцалова и обсуждали детали завтрашней презентации. Юлия Тимашенко выглядела сногсшибательно: ее золотистые волосы были распущены и тщательно завиты под овечку, на затылке красовался кокетливый белый бантик под цвет платья, имеющего длинный разрез, из-под которого соблазнительно выглядывали во всю длину ее прелестные ножки. Мрачные Шон и Жужа в своих подчеркнуто деловых костюмах являли собой полный контраст с мамой и были похожи скорее на ее родителей. Впечатление портили только красные, обильно слезящиеся глаза Шона, как будто он только что вынюхал половину содержимого своей солонки, и грязная бандана с черепами, которую экстравагантный английский зять отказывался снимать наотрез.
Сутулый пианист в малиновом пиджаке, висевшем на его чахлом теле, словно мешок, откинул на спину толстую цепь с фальшивой позолотой и взял первый аккорд донецкой народной песни «Спят курганы темные». Шон поморщился и просительно заглянул в глаза Тимашенко:
– Мамо, ну почему ви нэ есть разрешать мне и Жужа позвать на презентейшен наших друзэй-байкеров? Ми их всэгда есть приглашай в свои ресторант…
– Да, мамо, Шончик прав, – подхватила Жужа. – Ребята обидятся, будет неудобно. Они ведь из самых модных байкерских клубов – «Псы Сатаны» и «Мразь из-под Асфальта». Крутые парни…
– На презентацию придут «донецкие», Жужечка, – меланхолично улыбнулась Тимашенко. – Они эту вашу «Мразь из-под Асфальта» под этот самый асфальт в пять минут закатают.
– Неправда ваша, мамо! – горячо возразил Шон. – Я есть был в донецкий шахта, там трудятся очень приветливый и работящий люди!
– Люди, которые трудятся в донецких шахтах – это не «донецкие», – продолжая улыбаться, возразила Тимашенко, – это бедняги, которые родились не в том месте и не в то время.
– Мамо, ты не на Майдане, говори попроще, – поморщилась Жужа.
– О, кстати о Майдане, – спохватилась Тимашенко и, притянув к себе лежащий на столе «iPad», зацокала по экрану своими очаровательными ноготками, набивая сообщение в «Твиттер».
«Только что в мою спальню ворвался брутальный Януковеч и схватил меня за попку! Друзья, все, кому дорога моя честь, – скорее на Майдан!!!», – прочитала Жужа вслух и с удивлением посмотрела на мать: – Мамо, что это?!
– Это? – широко улыбнулась Тимашенко. – Это то, о чем я и хотела с вами поговорить, дети мои…
У стола неслышно материализовался официант с голым торсом и лицом, обильно измазанным сажей под угольную пыль. На его голове была грязная оранжевая каска с включенным фонариком, а в руках – поднос с «блюдом от шефа» – обугленным цыпленком, тушка которого была обложена красивыми веночками из петрушки с надписью «От Юхима».
– Помнишь, Жужа, я тебе рассказывала о своей прабабке, цыганке Григорян-Капительман? – понизив голос, начала Тимашенко, когда официант ушел на кухню, стилизованную под луганскую копанку. – Так вот, она оставила мне в наследство не только серьги, которые ты подарила этому разгильдяю Шону…
– И вовсе он их не пропил! – взвилась Жужа. – У него их на пляже бомжи украли, сколько можно говорить!
– Да, истинно так, я лежал он зе битч, йес, – закивал головой покрасневший Шон. – Факинг битч…
– Ты бы лучше бандану снял свою вонючую, бич, – брезгливо сказала Тимашенко. – Или дал бы жене постирать, что ли.
– Не могу, – твердо ответил Шон. – Это имидж, йес. Я ее даже в постель не снимай.
– Оно и видно. У тебя, небось, и выхлопная труба твоя тряпками обмотана!
– Мамо, не начинай, – вспыхнула Жужа. – Наша интимная жизнь тебя не касается. Расскажи лучше, что тебе прабабушка еще подарила.
– О, это очень ценная вещь. – Тимашенко томно огладила себя по бокам. – Я ее использовала только три раза – с твоим папой, дядей Пашей (ну, ты его не знаешь, он сейчас в Америке живет) и Ющом, будь он проклят на веки вечные. И всякий раз я получала то, что хотела. Потом, конечно, все равно жизнь по-всякому поворачивалась, но тут главное – переломить ситуацию, вот что!
– И что же это за вещь? – зачарованно спросила Жужа.
Тимашенко усмехнулась и достала из сумочки флакон с какой-то мутной жидкостью.
– Эликсир любви! – воскликнула она, потрясая флаконом. – Вот где у меня теперь будет этот Януковеч! Достаточно трех капель на рюмку – и мужик твой по самые… ну, ты понимаешь. Совсем голову теряет, лишь бы только тебя… ну, гм, ясно, да? Остается ему только в нос кольцо вдеть и водить, как бычка на веревочке. В общем, хотела я с Яныком по-хорошему, но придется, видно, по-плохому. Вот, я ему уже и бокал персональный заготовила!
У Жужи отвисла челюсть.
– Мамо, ты не переутомилась случаем? Сколько километров сегодня бегала с утра?
– Хорошая мысль! – обрадовалась Тимашенко и, открыв «Твиттер», настрочила: «Сегодня с утра пробежала 150 километров. За мной гнался Януковеч, но сдох уже на втором круге. Сопляк!».
– Мамо! Это чудовищно!
Ответ Тимашенко утонул в грохоте ужасного взрыва. Входная дверь ресторана слетела с петель, и из клубящегося снаружи дыма в зал посыпались люди в черной форме, увешанные оружием с головы до ног. Периодически постреливая из автоматов в потолок, они рассыпались по ресторану, укладывая обслугу лицом вниз страшными ударами прикладов по хребту.
– Все на пол!!! – оглушительно заорал кто-то в мегафон. – Работает «Альфа»!
Шон Куку в панике полез под стол, но Тимашенко ухватила его за воротник и посадила на место.
– Сиди спокойно, зятек, нас это не касается, – сказала она. – Это Виктор Федорович в гости пожаловали.
– Кто?! Януковеч?! – воскликнула Жужа. – Ты что, пригласила сюда Януковеча?
– Ну да, – самодовольно ухмыльнулась Тимашенко и любовно встряхнула заветный флакон. – А чего тянуть? Сейчас он будет мне ножки целовать.
– Как же он повелся?
– А я ему сказала, что хочу оформить капитуляцию. Сдаю номера всех своих счетов в обмен на свободный выезд в Брюссель.
– Мамо, не смей! – закричали Шон и Жужа в один голос.
– Лучше сдайте эти номер счета нам, – предложил Шон. – Я вас вивэзу в Брюссел на мотоциклэ.
– Хрен вам, детки, – ухмыльнулась Тимашенко, наблюдая, как спецназовцы строят ресторанную обслугу в колонну по одному и выводят на улицу. Один из бойцов незаметно сорвал с шеи тапера цепь с фальшивой позолотой и, украдкой оглядевшись, сунул ее к себе в карман разгрузки.
Через минуту в опустевшем зале остался только шеф СБУ – грозный и красивый Холерий Ворошковский.
– Добрый день, друзья! – жизнерадостно поздоровался он, подходя к компании. – С Международным женским днем 8 марта!
Галантно наклонившись, он по очереди поцеловал руки Тимашенко и Жуже, обдав их легким запахом дорогого коньяка. Шон тоже было сунул Холерию свою промасленную ладонь, но тот с отвращением отшатнулся.
– Бандану сними, – тихо приказал он.
– Нэ могу, – развел руками Шон. – Это есть имидж. Байкер стайл, андестенд?
– Я сказал, бандану сними, обезьяна, – прошипел Ворошковский и упер в лоб зятя Тимашенко вороненый ствол пистолета «Дольче-Габбана» с золотыми накладками. – Или тебя пристрелить при попытке к бегству?
– Ноу, ноу! – воскликнул Шон и трясущимися руками стянул бандану с головы. Из-под нее на стол неожиданно упал пакетик с белым порошком.
– А, порошочек! – радостно воскликнул Холерий. – А не пройти ли вам со мной в воронок, дорогой сэр?
Тимашенко поспешно застучала ноготками в «Твиттер»: «Только что моему зятю Шону палач Ворошковский подбросил пакет с кокаином. Репрессии продолжаются! Все на Майдан, друзья!».
– Да ну вас, – обиделся Ворошковский, пряча пистолет в карман. – Задолбали со своими репрессиями, честное слово. Того не тронь, этого не тронь.
– Отчего же, забирайте, – миролюбиво сказала Тимашенко. – Я же понимаю, у вас работа такая.
– А вот и не заберу, – засмеялся Холерий. – Будто я не знаю, что вы спите и видите, как от зятька своего избавиться.
– Мамо, это правда?! – взвилась Жужа.
– Я никогда не вру, деточка, – подмигнул ей шеф СБУ и, подвинув ко рту усик микрофона, сказал: – Все чисто. Можете заходить, господа.
– Что это за порошок?! – яростным шепотом спросила Тимашенко у Шона.
– Так стиральний же! – развел руками Куку. – Байкерски традишн, раз в три мэсяц стирать бандана в Днепр собственним порошок!
– Поубивала бы, – злобно сплюнула Тимашенко.
Между тем в банкетный зал шумною гурьбой ввалилась веселая компания: премьер-министр Николай Озаров, первый заместитель главы президентской администрации Ирина Окимова, замглавы АП Анна Херман, спикер Верховной Рады Владимир Летвин, лидер фракции коммунистов Петр Симаненко с супругой Оксаной, народные депутаты Михаил Чечитов, Арсений Яцынюк и Елена Бандуренко, а также экс-президент Виктор Ющинко с секретарем Ириной Вениковой. Первым ковылял, с трудом переставляя намертво зафиксированную штифтами в колене правую ногу, Президент Украины Виктор Януковеч. В руке он держал украшенную драгоценными камнями трость из суперлегкого космического сплава, которая при необходимости превращалась в клюшку для гольфа одним нажатием потайной пружины.
– Мля… – севшим голосом прошептала Тимашенко. – Какого черта он всю эту шоблу с собой притащил?!
– Физкультпривет! – воскликнул Януковеч слегка нетрезвым голосом. – А мы тут случайно встретились у входа, ха-ха-ха! Здоровье в порядке – спасибо зарядке! С восьмым, как говорят, мартом, Юля и как там твою дочку… Зюзя, да?
– Жужа, – задиристо поправил Шон.
– А, вас я тоже знаю, мистер Кря, – приветливо кивнул Шону глава государства. – Увим… увик… ув… Увелкам ин Юкрейн, как говорят.
Януковеч, заботливо поддерживаемый под руки Летвином и Чечитовым, тяжело уселся на стул. Шумная гурьба последовала его примеру и принялась жадно поедать цыпленка-гриль мгновенного приготовления. Видно было, что до этого момента гуляки пили не закусывая.
– Виктор Федорович!.. – хрипло начала Тимашенко. – Дорогой Виктор Федорович! Я наполнила этот бокал игристым шампанским специально для вас… В знак уважения и моей глубочайшей признательности… В общем, выпейте до дна этот чудесный эликсир за присутствующих здесь дам!
– Ну, это, как говорят, можно, – согласился Януковеч, протягивая руку к бокалу, но посудину быстрым движением перехватил бдительный Холерий.
– Извините, государь, но там может быть какая-нибудь отрава, – твердо сказал он. – Я должен первым попробовать!
С этими словами он быстро поднес бокал к губам и одним героическим глотком осушил его до дна.
Тимашенко и Жужа побледнели.
– Ну? – заинтересованно спросил Януковеч. – Как ощущения?
Ворошковский, слегка покраснев, опустил глаза и посмотрел на свой пиджак, заметно встопорщившийся чуть ниже пряжки ремня.
– Нормальные ощущения, – деревянным голосом сказал он. – Абсолютно нормальные… Я пойду, пожалуй. Опасности нет, так что я пошел.
С этими словами Холерий опрометью бросился к выходу. Тимашенко увидела, шеф СБУ, прежде чем покинуть помещение, быстро поцеловал зеркало.
Лидер оппозиции зябко поежилась.
– А помнишь, Юля, как мы с тобой голыми на выборах фоткались? – весело воскликнул Яцынюк. – «Ду-у-уже технічний кандидат!», ха-ха-ха! У меня еще галстук был такой смешной.
– Заткнитесь, Арсений! – нервно перебила Тимашенко.
– Мамо, так это был не фотомонтаж?! – ошеломленно выкрикнула Жужа.
– Нет, ну почему, – пожал плечами Арсений. – В фотошопе обрабатывали очень сильно. Мамка ж твоя уже не девочка.
– Зато ты хуже бабы! – злобно сказала Тимашенко. – Я, пожалуй, пойду принесу всем выпить.
Она ушла в бар и принялась ожесточенно стрелять там пробками шампанского.
– Юлечка, тебе помочь? – весело осведомился Яцынюк. – После того, что между нами было…
– Кончайте хвастаться, Арсений Петрович, – поморщился Петр Симаненко. – Подумаешь, раз в жизни налево сходили, и то по предвыборной необходимости…
– Ну, мне с вами не тягаться, Петр Николаевич, – протянул Яцынюк, сексуально развалившись в кресле. – Вы уж ходок так ходок. Вон какую кралю себе отхватили под пенсию!
Оксана Симаненко густо покраснела и опустила глаза.
– Почуял весну, кролик похотливый, – добродушно прокомментировал Летвин. – Должен вам сказать, Арсений Петрович, что воспитанный мужчина никогда не будет выставлять напоказ свои внебрачные сношения.
– Это потому, что вам хвастать нечем, – парировал Яцынюк. – По мелочи работаете, Владимир Михалыч. А с Королевской, например, слабо переспать?
– Так, хватит. – Януковеч раздраженно стукнул кулаком по столу. – Давайте, как говорят, соблюдать православные ценности. Я тут всяких гетеросексуалистов не потерплю!
– Извиняюсь, Виктор Федорович, – скромно потупился Яцынюк, украдкой бросая жадный взгляд на вырез платья Оксаны Симаненко. – В этом ресторане просто флюиды какие-то…
Януковеч между тем с ласковой улыбкой повернулся к Жуже.
– Слышь, дочка, а музыки тут нету у вас? Ну, «Депеш Мод», там, Шуфутинский…
– Была музыка, так ваш Холерий нашего пианиста в кутузку уволок, – сварливо ответила Жужа.
– А пускай Леночка нам сыграет чего-нибудь! – весело воскликнул Чечитов, делая машинальный взмах правой рукой. – Леночка, ты же у нас музыкант каких мало! Давай, сбацай, не стесняйся!
Елена Бандуренко, автоматически повинуясь указующей руке Чечитова, жеманно раскланялась и уселась за пианино.
– Только я уже давно не музицировала, – предупредила она сдавленным голосом.
Сделав несколько глубоких вдохов, Елена принялась играть «Собачий вальс», от волнения частенько промахиваясь по клавишам.
– Здорово! – восхитился Чечитов. – Это Манчини, да? «Голубая пантера»!
– Да, – важно кивнул головой Януковеч. – И сексокопирование очень хорошее.
– Синкопирование, – дрожащим голосом поправила Бандуренко, повернувшись к Лидеру вполоборота и вследствие этого промахиваясь не меньше чем на терцию.
– Ми диез мажор, – определил Чечитов на слух. – А вальсы Жопена умеешь?
– Давайте лучше какой-нибудь романс, Леночка, – вмешался Летвин, охаживая ладную фигуру пианистки жадным взглядом. – Я знаю, вы прекрасно поете.
– Ну, – смутилась нардеп Бандуренко, – я, конечно, не готовилась, но…
Ее пальцы невпопад пробежали по клавишам, и Лена запела:
Белый шиповник, дикий шиповник
Краше садовых роз.
Белую ветку юный любовник
Графской жене принес.
В этот момент в кармане у Януковеча кто-то закричал: «Хозяин, б…! Возьми трубку! Хозяин, ..б твою мать, трубку возьми! Хули не берешь?!».
– Тихо всем! – гаркнул Януковеч и вытащил возмущающуюся мобилку. Лена от неожиданности пустила петуха и прекратила музицирование.
– Ну?.. Что? Как сбежала?!. А внуки?.. Эх, блин, я тебя, полковник, как говорят, в копанку закатаю. План «Перехват» объявили? Ну, смотри. Если она только до Киева доберется, считай, ты уже политический труп. Да. Все, пошел вон!
Президент с раздражением захлопнул мобильник и сунул его в карман.
– Что такое? Что такое, дорогой Виктор Федорович? – захлопотал вокруг шефа Чечитов. – Может, водички?
– Не надо мне водички, – раздраженно сказал Януковеч. – Люська моя из дому сбежала. Уже третий раз за этот квартал. Обычно ее, как говорят, на вокзале перехватывали у киевского поезда. А тут как в воду канула. Наверно, такси до Киева взяла. А попробуй его поймай, это такси. Если она мой портрет на лобовом стекле выставила, ее ни один гаишник не остановит!
– Любит она вас, Виктор Федорович, вот и рвется к вам, – просто сказал Чечитов. – Сегодня ж восьмое марта, а вы ее с утра, небось, и поздравить забыли.
– Ну так сам взял бы и поздравил, раз такой умный, – окрысился Януковеч. – Что я, обо всем помнить должен?.. Эх, черт, водки бы…
– Мальчики, шампанское! – Тимашенко с грохотом поставила на стол поднос с наполненными бокалами. – Ну, за прекрасных дам! Разбирайте.
Гости с радостным галдением потянулись к выпивке. Тимашенко ловко выдернула с подноса бокал, стоящий в стороне от других, и протянула его Януковечу.
– А это вам, Виктор Федорович! Персонально, как всегда, с особой любовью!
– Что-то долго ты возилась, – сварливо буркнул Президент, но выпивку взял с удовольствием.
Когда все потянулись чокаться, Януковеч вдруг отдернул свой бокал и хитро посмотрел на Тимашенко.
– Небось, подлила чего-нибудь, а, хитрюга? – подмигнул он Юле. – Какое-нибудь приворотное зелье, а? Ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха! – подхватила Тимашенко сиплым голосом.
– Давай-ка вот чего – поменяемся, как говорят. Я твой выпью, а ты мой, идет?
– Идет, – легко согласилась Тимашенко и протянула президенту свой стакан.
Поменявшись тарой, они вместе с гостями осушили бокалы до дна.
Жужа смотрела на мать полными сочувствия глазами.
– Что, опять не получилось, да? – сочувственно прошептала она в ухо Тимашенко. – Он такой хитрый, этот Януковеч.
– Почему это не получилось? – хихикнула Юля. – Очень даже получилось!
– Как? Он же выпил из твоего бокала, а ты…
– А я во все бокалы эликсиру налила, – засмеялась Тимашенко. – Чтоб уж наверняка, понимаешь? Некогда мне тут с ним хороводы водить.
– Мамочка… И что же теперь будет? А как этот эликсир на женский организм действует?
– Понятия не имею, – хмыкнула Тимашенко. – Я его женщинам никогда не подливала… Ну что, Виктор Федорович? Как вам мое шампанское?
– Ничо, нормально, – сказал Януковеч безмятежно. – Артемовское.
– Взбодрило? – допытывалась Тимашенко. – Хотите чего-нибудь? Или кого-нибудь?
– Ну, пока не знаю, – пожал плечами глава государства. – А что, как говорят, должен?
– Должен, – загадочно улыбнулась Тимашенко и, привстав, поместила на стол оголенное колено. – Ну, как? Нравится?
– Конечно, нравится, – буркнул Януковеч. – Вот в мое колено, например, на прошлых выходных два штифта всадили и гайками завернули. Больно, зараза.
– Ничего не понимаю, – выдохнула Тимашенко, падая на стул. – Неужели не действует?!
В этот момент на ее бедро, раздвинув разрез, легла чья-то горячая рука.
Вздохнув с облегчением, Тимашенко подняла глаза и неожиданно встретилась с остекленевшим взглядом Шона Куку.
– Мамо, – проникновенно сказал Шон, – я вас льюблю. Я польюбил вас с той миньюты, когда толко увидель. И на дочке вашей женился, чтоб бить рядом с вами. Пойдемте ко мне на мотоцикль.
– Значит так, – зашипела гадюкой Юля, стукнув кулачками по столу. – Вот прямо сейчас ты, рокер сраный, наденешь свою вонючую бандану, и чтоб я тебя в моем доме больше не видела.
– Нэ могу, – страстно сказал рокер, просовывая руку еще дальше в разрез. – Если ты мэня нэ хочеш, в тот же вечер я умру.
– Чего вечера ждать-то, – мрачно сказала Тимашенко и, достав из сумочки железную телескопическую дубинку с тяжелым шариком на конце, с которой она не расставалась со дня инаугурации Януковеча, умелым движением отоварила зятя по голове. Зять влюбленно хрюкнул и потерял сознание.
– Мамо! – взвизгнула Жужа, вскакивая на ноги, и тут ее сзади с томным вздохом неловко облапил нардеп Чечитов.
– Звезда моя, – сказал Чечитов. – Мне грустно и легко, печаль моя светла, печаль моя полна тобою, тобой, одной тобой... Давай поиграем в бутылочку!
– Что ты там бормочешь, старый хрыч! – закричала Жужа и с размаху наступила Чечитову на ногу тонким каблуком.
– Ах, – сказал Чечитов. Лицо его посерело. – Какая сладкая боль… Ты рвешь мое сердце на куски. Ну, иди же ко мне, чертовка!
Жужа с нечеловеческой силой толкнула депутата на стол и шустро подскочила ко входу на кухню.
– Еще один шаг, ты, Чечитило, или как там тебя…
Чечитов порывисто бросился к девушке, но по пути споткнулся об умело выставленную трость Януковеча и рухнул лицом вниз.
– Ты что, Чечитов, белены, как говорят, напился?! – возмущенно рявкнул Януковеч. – Отстань немедленно от девки! Ей и так с такой мамкой несладко приходится, еще ты тут пристаешь, шлепер старый.
– Виктор Федорович, она покорила мое сердце! – захныкал Чечитов. – У меня бес в ребро!
– Белый шиповник, дикий шиповник
Он ей смеясь отдал.
Листья упали на подоконник,
На пол упала шаль.
Белый шиповник, страсти виновник
Разум отнять готов…
– пела Лена Бандуренко, пока на ее плечи не легли ласковые, умелые руки Владимира Летвина.
– Вы играйте, играйте, Леночка, – мягко сказал он. – А я вам пока помассирую трапециевидные мышцы. Они очень важны при длительном музицировании.
– Спасибо, Владимир Михайлович, – растроганно сказала нардеп Бандуренко.
– Можно просто Вова, – улыбнулся Летвин. – Разрешите поцеловать вам ручку?
Он едва ли не силой оторвал руку Леночки от клавиш и нежно поцеловал кончики ее пальцев, одновременно, как опытный ловелас, елозя средним пальцем по ее ладони.
– Вы такой галантный кавалер, Вова, – улыбнулась нардеп Бандуренко. – Женщины по вам, наверно, просто с ума сходят.
– Не то слово, – сказал Летвин и засунул руку Лены себе в штаны.
– Аааааа! – закричала Лена и вскочила на ноги, опрокинув табуреточку. – Вы что, с ума сошли?
– Увы, – трагическим голосом сказал Летвин.
В это время Петр Симаненко стоял на четвереньках под банкетным столом и нежно целовал икры замглавы АП Анны Херман.
– Петр, ну что вы делаете, право, – бессильно вздыхала Херман. – А вдруг кто-то увидит?
– А мне плевать, – запальчиво сказал Петр, аккуратно кусая Анну за розовую пятку. – Мне, кроме вас, никто не нужен.
– А как же ваша Оксана?..
Оксану поглаживал по груди, цокая языком от восхищения, весенний кролик Яцынюк.
– Слушай, ты такая обильная, я просто вне себя от восторга, – бормотал Арсений. – Я тебе квартиру куплю на Печерске.
– Что мне твоя квартира, – хмыкнула Оксана, но рук его от груди не отняла. – У нас с Петром Николаевичем целый дворец есть за городом.
– Ну да, натырил по мелочи у трудового народа, кровосос проклятый, – с ненавистью сказал Яцынюк, как бы невзначай просовывая палец за вырез платья партнерши. – Не то что я, честный банкир, у меня одни роялти такие, что тебе и не снились.
– Что мне твои роялти, – пожала плечами Оксана, вследствие чего ладонь Яцынюка проникла в ее декольте целиком. – Я на роялти не играю, так, разве что на гитаре Петр Николаевич учил.
– Да что ты заладила, «Петр Николаевич», «Петр Николаевич», – раздраженно фыркнул Арсений, аккуратно расстегивая нижнюю пуговицу на юбке девушки. – Сколько твоему Петру Николаевичу осталось? Ну пять лет, ну десять, а потом что? Он же старый!
– Не переживай, мальчик, – самодовольно усмехнулась Оксана, – он в себя такие мази втирает, что еще нас с тобой переживет.
– Я бы тебе тоже чего-нибудь втер, – признался Яцынюк и нежно обхватил рукой грудь партнерши под декольте.
Грудь была мягкой и теплой.
Виктор Ющинко прижал свою секретаршу Ирину Веникову в углу у камина, в котором потрескивали антрацитовые уголья.
– Ірино, я так давно хотів тобі сказати, – шептал он ей на ухо, нерешительно теребя ее руку с длинными ярко-красными когтями. – Я б дуже хотів, щоб ти знала...
– Чого б вам хотілося, Вікторе Андрійовичу? – Ирина с надеждой посмотрела в глаза шефу. – Скажіть, що вам треба, я все виконаю. Ви свята людина, пане полковнику мій синьоокий.
– Мені болить... мені болить у серці, Іриночко, так болить, що якби ж ти тільки знала, – хрипло выдавил из себя Ющинко.
– Де болить? Тут? – Ирина расстегнула Виктору Андреевичу рубашку на груди и шаловливо прошлась по ней коготками. – Нічого, я зараз допоможу. Я козачка твоя, я дружина твоя...
– Не знаю, чи ти зможеш, – просипел Ющинко, весь дрожа. – Розумієш, Ірочко, мені болить Україна.
– Тьфу, – злобно сплюнула Веникова, оттолкнула «пана полковника» и, рухнув на стул, налила себе водки.
Ющинко некоторое время смотрел на нее с убитым видом, затем залился слезами и убежал в туалет.
Премьер-министр Николай Озаров и замглавы АП Ирина Окимова вели ожесточенный научный спор на диване.
– Николай Яныч, я не понимаю ваших макроэкономических выкладок, – возмущенно говорила Окимова. – У вас же график кривой…
– Ну, я б вам сказав, что хоч вин и кривой, но так навить цикавише, – возразил премьер-министр. – Он когда ровный, что за интерес, туды-сюды… А коли вин кривой, то может потрапить у сами неочикувани места.
– Что-то я не поняла, – нахмурилась Окимова. – Куда вы свой график совать собрались?
– От сюда, – скромно показал Озаров и покраснел.
– Чего?! – Окимова порывисто вскочила с дивана. – Николай Яныч, вы что, пьяны?!
– Та то я тобою опьяненный, – признался глава правительства. – Очарованный, розумиеш, твоим экономическим хистом.
С этими словами он молниеносно сграбастал Окимову на диван и укусил за ягодицу.
– Этого требують интересы державы! – заявил он.
Внезапно Окимова расслабилась.
– Ну что ж, раз интересы державы требуют…
– Дуже, дуже требуют, – горячо зашептал Озаров. – Я навить и не знаю, шо станется с нашей державой, если мы с тобой сейчас не зиграем, як кажуть, у лошадку и наездника!
– А можно я сначала стих прочитаю? – скромно спросила Окимова. – Я его сама написала.
– Ну звичайно! Только покоротше, умоляю тебя. Отечество в опасносте!
Окимова приосанилась и начала монотонно читать, слегка раскачиваясь и делая длинные медитативные паузы между строками:
Мело по Банковой, мело
Во все пределы,
Сломался чахлый стебелек,
Усохло тело.
Судьба нажала на курок,
На парабеллум,
Усох навеки стебелек,
Упало тело...
Упало тело навсегда,
И сердце ранит,
Что стебелек уж никогда,
Ни в жизнь не встанет...
Озаров слушал стихотворение замглавы АП со все возрастающей тревогой. По мере развития сюжета его лицо бледнело и вытягивалось, а глаза тупели. Когда прозвучали последние строки, Николай Янович тихо выдохнул и скатился с дивана.
– Что ты зробыла з моим стебельком, ты, поэтесса?! – горестно сказал он.
Губы его дрожали. Из уголка рта стекала струйка слюны.
Не лучше чувствовал себя и Михаил Чечитов, от которого под прикрытием трости Януковеча сбежала на улицу быстроногая Жужа. Мерно раскачиваясь на полу, он бормотал что-то себе под нос и мастерил петлю из собственных подтяжек.
Опытный кавалер Симаненко уже поднялся от икр Анны Херман до внутренней стороны бедер. Анна Николаевна осуждающе качала головой, но оттолкнуть наглеца не решалась: она переживала, что он с горя может схватить инфаркт или еще чего похуже, а Петра Николаевича ей было все-таки жаль – в чем-то он был хороший человек, просто иногда чересчур заводной.
Яцынюк уже увел Оксану в номера на втором этаже и дарил ей там цветы.
А вот у Летвина, как ни странно, по-прежнему ничего не получалось. Лена Бандуренко была непоколебима, словно каменная стена, и даже самые верные способы совращения, которыми в совершенстве владел Владимир Михайлович, не приносили результата. От этого спикер заводился и постепенно терял голову.
– Отстаньте от меня, испорченный Вова! – строго говорила Лена. – Между прочим, у меня муж работает в МЧС!
– А у меня дочка «Дом роскоши» содержит, – парировал Вова. – Хочешь себе нижнее белье из золотой фольги?
– Мне уже его муж купил, и такое, что вашей дочке и не снилось!
– Не верю! Покажи!
– Не покажу!
– Тогда я тебе покажу. Только не здесь.
– Нет, здесь!.. Ой, нет, я оговорилась! Не надо, Вова!!
– Поздно.
Летвин решительно расстегнул молнию на брюках. Лена в ужасе закрыла глаза.
– Сейчас я тебе покажу, как я им умею музицировать на пианино. Спорим, твой муж так не умеет, а уж ты тем более! – гордо сказал Вова и, подойдя вплотную к инструменту, сыграл стаккато гамму ля минор.
– Может, вы им еще и арпеджио умеете? – Лена широко открыла глаза, не в силах устоять перед завораживающим зрелищем.
– Нет, арпеджио не умею, – скромно сказал Летвин, – и, как ты понимаешь, доминантсептаккорд тоже не возьму, особенно если еще и с разрешением. Но кое-то я разучил…
С этими словами он, двигаясь бочком вдоль клавиатуры, словно краб, принялся играть регтайм «Кленовый лист» Джоплина, периодически помогая себе руками в особенно трудных местах. Присутствующие в банкетном зале захлопали в такт. Неожиданно взбодрившийся Чечитов пригласил Веникову на танец.
Лена ревниво прищурилась и заиграла желваками.
– Ну все, хватит с меня этих непристойностей, – решительно сказала она и изо всех сил захлопнула крышку пианино.
– Аааааааа! – заорал Летвин и упал без чувств. Его «инструмент» моментально распух и посинел, являя собой зрелище исключительной отвратительности. Озарова вырвало в пепельницу.
– Господи, что ж с ним теперь будет? – сдавленно прошептала Анна Херман, непроизвольно сжимая бедрами голову Петра Симаненко, который немедленно заурчал от удовольствия.
– Да ничего страшного не будет, – успокоил ее Януковеч, все с той же безмятежностью наблюдавший за событиями. – У меня однажды вот так дверями лифта защемило. И ничего, подорожником обмотал – за два дня был как новенький.
– Тут, похоже, одним подорожником не отделаешься, – весело сказал Яцынюк, спускавшийся по лестнице со второго этажа под ручку с Оксаной. Лица у обоих были свежие и румяные. – Надо попросить у Петра Николаевича какую-нибудь мазь, он по этим делам большой специалист.
– Как раз по этим я не специалист, – возразил Симаненко, вылезая из-под стола. – Ему надо опухоль снять, а у меня мази наоборот… Ну, короче, сосудорасширяющие.
– Слушайте, Виктор Федорович, – тихо сказала Тимашенко, пристально заглядывая Януковечу в глаза, – ну скажите честно, неужели вы действительно вообще ничего не чувствуете?
– Не-а, – с ноткой сожаления в голосе сказал Президент. – Я сегодня в больницу на перевязку ездил, так мне там такое обезболивающее засадили, что я ниже пояса вообще ничего не чувствую.
– А! Так вот оно что!! – Тимашенко звонко хлопнула себя по лбу. – А я-то сижу голову ломаю!
Юлия Владимировна порывисто достала из сумочки заветный флакон и сунула его в руки Януковечу.
– Пейте! – решительно сказала она. – Пейте до дна, чтоб хватило!
– А что это? – подозрительно спросил Януковеч.
– Да вам-то какая разница?! Главное, что оно помогает!
Этот довод произвел на Президента должное впечатление, и, не успела Анна Херман, путаясь в голове Петра Симаненко, выбить в прыжке флакон из рук Гаранта, он осушил его одним молодецким глотком.
– Ну?! – выдохнула Тимашенко. Глаза ее горели.
– Тепло по членам разлилось, – признался Януковеч, расплываясь в широкой улыбке.
Внезапно его улыбка стала еще шире, и он опустил глаза под стол и
