«Мы охотимся на мамонтов», - сказал мне один человек, прокомментировав повышенную ныне потребность к изменению названий улиц и прочих организаций (суть которых часто не меняется). Это потребность есть в обществе давно, и с появлением закона, обязывающего сменить названия ныне чуждой идеологии, только утверждает в законном (а значит и символическом) порядке веяния масс. Хотя вряд ли большинство понимает, что улицу Московскую так и будут называть Московской, не смотря на то, что называя так, будут чувствовать какую-то странную вину перед Небесной сотней (в которую переназвали улицу). И вину перед теми самими убитыми, как-будто бы упразднение в речи нового названия делает тебя автоматом глумящимся над несправедливо убитыми «за твою и мою свободу на Майдане». Есть ли смысл? Смысл есть. Давайте увидим, какой.
Что это за потребность, доходящая порою до неимоверных размеров?
Начнем, пожалуй, с того, что имя нарицательное - это всегда символический смысл. Даем ли мы кому-то имя, мы вкладываем туда намного больше, чем звучание гласных и согласных, больше чем энергетику, в которую многие верят, больше, чем происхождение самого имени (например, его корень, или значение). Мы вкладываем туда всю историю этого конкретного имени. И если мы называем сына Никитой, в честь славно погибшего на войне прадеда, то мы передаем сыну нечто большее, нежели память о нем. Что именно мы хотим воскресить этим именем, на что обязываем сына, какую судьбу ему в нашем воображении ему уготовили. Все это на бессознательном уровне будет транслироваться маленькому Никите, даже если истории семьи о прадеде будут отсутствовать. Если мы называем дочь Наталей (и в паспорте у нее будет написано Наталия), и если даже никакой истории в семейном дереве о Наталии нет, она будет очень чувствительно реагировать на любые изменения ее имени (Наташа, Натали, Ната, Наташка, Натуля), это могут стать разрозненные части ее личности, которые, во-первых, могут ею не приниматься, во-вторых, не иметь с именем ее детства ничего общего. Потому что все то, что трансировалось в ее имя ее мамой - Наталия - там много больше всего. Аналогичная ситуации порою обстоит со многими из нас, когда мы вообще слышим свое имя. Когда нас любят, то мы «зайчики», «милые», «котики», «любимые», «солнышки». А когда что-то натворил - сразу Татьяна! Ольга! Вова! Или у некоторых сразу по фамилии. В таком случае реакция на имя, смысловой характер которой носил четко отрицательный характер, теперь будет заряжена негативными последствиями. Потому что когда ты делаешь что-то хорошее, ты вроде бы собой даже не называешься (ты ведь котик и солнышко, а не личность, носящая имя), а когда что-то натворил, так сразу появился ты (тебя назвали по имени). Это большой вопрос нашей идентификации. Имя носит много больше информации, оно носит многообразие символических смыслов, кроме общих (значение, история, форма) еще и сугубо семейный контекст смысла, который, порою, важнее предыдущего.
И вот мы прошли эпоху времен Советского Союза, где по идеологическим причинам многие улицы переименовывались и создавались заново, потом был этап формирования нового независимого государства (мы ведь условно независимы, но все же выбрали это слово в качестве репрезентанта того смысла, которого добиваемся и в который пока только верим), пережили два Майдана и предстали перед вопросами, которые ранее даже не выходили на повестку дня. Вопросы флага, песни (и уместности ее слов), герба, названий улиц. Эти вопросы крайне важны, стоит только посмотреть на массовость и частоту возникновения их в медиа-пространстве. Но взгляда на этот вопрос, все же, остается два. Они противоположны. И решать в этом вопросе прийдется (или посчастливится) каждому городу в отдельности. Мы решаем это также по-своему.
С одной стороны, за именем и названием есть свой смысл. Один из них лежит на поверхности. Если смотреть только на него, можно «доизменяться до батечьки». Например, «ще не вмерла Украина (или Украины)» в тексте гимна (даже при ее доскональном изучении и смене последнего окончания) не многим нравится. Многие возмущаются, что петь о том, что у Украины еще не умерла слава и воля - это как предсмертные вздохи умирающей девушки при калине. Страстно, ярко, поэтично, но до смерти не далеко. А ведь это уровень смысла, лежащий на поверхности. И если смотреть на историю написания этой песни, на всю символичность передаваемого ею смысла, на то, что чувствовал украинец много раз, при ее исполнении, на то, что чувствуешь именно ты, когда ее поешь, то становится понятно, что именно с этими словами и этими смыслами мы и пережили всю нашу историю и переживаем ее сейчас, и у нас есть сила и надежда переживать тогда и переживать сейчас. И что, может быть, кому-то и хочется более героического гимна, но вот нам бы еще повзрослеть к нему, тогда он и родится. Поэтому в поиске смысла нужно всегда искать более глубинный. И если этот смысл негативный, если он связан с тем, что нам уже чуждо, ненавистно, от чего хочется отказаться (как от назязанного брака по расчету при разводе, после смены фамилии), тогда название стОит менять. В этом плане один смысл должен обязательно сменятся другим, не менее массивным, глобальным, эмоционально-заряженным (как это было с изменением улицы Московская на ул. Героям Небесной Сотни). Если смысл будет проигрывать, если поколение, перенимающее прошлый смысл, будет хранить его в названии (и в памяти) и отдавать ему больше места, то новое название превратится в фарс и не выдержит проверку временем.
С другой стороны, и это стоит учесть, смена имени может служить для покрытия и защиты старого. Часто этот феномен переживают эмигранты. При смене места жизни их имя в другой культуре произносится не правильно. Часто коверкается, либо правильно, но с другим акцентом (и появляется чувство, что обращаются не к ним, или издеваются над именем, что дали родители). Что они делают? Они изменяют имя, оставляя общий корень, либо только заглавную букву. А иногда видоизменяя имя до невозможности, оставлют там только значение. Они, таким образом, сохраняют свое настоящее имя в неприкосновенности (подобно той, какой обладают наши депутаты). С этого угла и с точки зрения смыслов и памяти, которыми наделены улицы нашего города, изменив название, мы сохраняем этот самый смысл и память, связанные с их историей, и делаем их совершенно неприкосновенной и для нас, и для наших детей. В нашем символическом все это может сохранится, но быть покрытым какой-то невидимой занавесой, непонятной для разбора ни нам, ни будущему поколению. Хотя, эксперимент в пустыне с Моисеем, когда должно было родится новое поколение, не знающее рабства (и связанного с этим смысла), еще никто не отменял. Но даже оно выросло с рабством в голове (потому что рабство это было в рассказах и истории их родителей).
С этих точек зрения смена названия чего-либо теперь видится под более широким углом. И как все в нашей жизни, гораздо обширнее и комплекснее, чем являлось в начале.
