В прошлом командир взвода санитаров, а ныне полковник запаса Алексей Сильченков даже не подозревал, что для своих однополчан он еще с 1942 года... числился геройски погибшим. "Так тебе ж орден присвоили... посмертно", - заявил ему боевой товарищ во время недавней встречи в Новоград-Волынской городской организации ветеранов. Таким образом, о своем третьем по счету ордене Алексей Михайлович узнал совершенно случайно.
- Обидно, что меня считали погибшим - ведь я всю войну прошел, праздновал победу в Берлине! - сказал Алексей Михайлович корреспонденту "ФАКТОВ".
"Одеял нам не выдавали, и солдаты спали, завернувшись в свои шинели, закопавшись... в двухметровые сугробы"
В 1941 году Алексей Сильченков начал службу в 84-й морской стрелковой бригаде, где подавляющее большинство солдат имело два-четыре класса образования сельской начальной школы, поэтому со своим дипломом фельдшера Сильченков считался почти академиком.
- Зима 1941-1942 годов была очень суровой, - вспоминает Алексей Сильченков. - Постоянно дул резкий северо-восточный ветер, отчего холод был невыносимый. Многие ходили с побелевшими носами и щеками, уже не замечая того, что они отморожены. Морозы тогда доходили до 42 градусов. На большинстве солдат были не стальные каски, а теплые овчинные ушанки - не хватало обмундирования, зато в огневых средствах недостатка не было. Орудия в спешке отправлялись на фронт без покраски. Зато все было смазано и начищено до блеска.
Одеял нам не выдавали, и солдаты спали, завернувшись в свои шинели, закопавшись... в двухметровые сугробы. Тем, у кого были длинные волосы, подняться утром было почти невозможно - волосы примерзали к земле.
Батальон голодал. В день выдавали по одному сухарю, мы их называли "екатерининские". От них ломались зубы и воспалялось горло. Ржаные, черные и твердые, как камень, сухари были упакованы в промасленную бумагу с изображенным на ней православным крестом. Как оказалось, эти сухари были из неприкосновенного запаса... царской армии, с незапамятных времен они хранились на севере, в подвалах, обустроенных в вечной мерзлоте.
От цинги всех заставляли пить по многу раз в день отвар из еловых ветвей. Так мы жили три месяца! Но, несмотря на голод и холод, все солдаты до одного были чисто выбриты. Офицеры требовали, чтобы их подчиненные ежедневно приводили себя в порядок - для дисциплины.
- Как вам это удавалось на морозе?
- Мы растапливали снег, делились на пары и брили одновременно друг дружку. С кем только не приходилось быть, так сказать, "в связке", кто только не воевал: украинцы, армяне и грузины, русские, узбеки. Никто не вспоминал, кто какой национальности, религии, кто откуда родом или кто чем до войны занимался. На передовой был один главный критерий для оценки человека - можно на тебя в бою положиться или нет.
Запомнилась мне переправка бригады по Ленинградскому шоссе на север - дальше на фронт. Асфальт был покрыт огромным слоем льда, по нему медленно шли крестьянки, возвращавшиеся из города в освобожденные селения. Каждая везла за собой на веревке деревянные санки, на которых лежал скудный домашний скарб. У некоторых не было ничего, кроме... гроба.
Мы находились километрах в пятидесяти от Москвы, еще вчера здесь шли тяжелые бои. Через поля и водоемы тянулись ряды обледенелой колючей проволоки и противотанковых заграждений. Самым надежным заграждением считались конструкции из скрещенных двухметровых рельсов. С какой бы стороны к ним ни приближался танк, он натыкался на толстенный шип. Такие заграждения нелегко было уничтожить даже артиллерийским огнем, поскольку на них отсутствовали плоские поверхности, по которым мог бы ударить снаряд.
Немцы, спешно отступающие всего в нескольких километрах от нас, страдали от холода ничуть не меньше. То, что они собирались взять Москву до морозов, видно было по множеству брошенных при отступлении немецких грузовиков, груженных резиновыми лодками и веслами. Гитлеровцы никак не ожидали такой суровой зимы. 15 ноября выпал снег и практически сразу ударили морозы. Немецкая артиллерия оказалась совершенно бесполезной, поскольку не располагала необходимыми смазочными материалами, чтобы защитить подвижные части орудий.
Примерно 70 процентов всей техники фашистов находилось в нерабочем состоянии. Большая часть танков тоже бездействовала, так как их оптические прицелы отказывали при столь низких температурах. А пехота без зимнего обмундирования не в силах была продвигаться вперед.
- Правда, что, отступая, немцы хоронили своих?
- Сначала мы весьма этому удивлялись. Однажды даже специально остановились возле маленького кладбища у дороги с рядами аккуратных крестов. Кресты были сделаны на совесть. На свежеструганной древесине четко выделялись имена и даты жизни погибших немцев. Их солдаты были тоже молоды, судя по датам на крестах, - в среднем от девятнадцати до двадцати трех лет. Мы подсчитали, что в двух наступлениях на Москву немцы потеряли восемьдесят пять тысяч молодых солдат.
"Медицинская помощь раненым оказывалась прямо под открытым небом - на плащ-палатках или на одеялах, разложенных на снегу"
- Санитары могли после боя забрать раненых, согласно общепринятым законам ведения войны?
- К сожалению, это правило фашисты игнорировали. Когда мы пытались приблизиться к раненым, нас, санитаров, обстреливали вражеские снайперы. На открытой местности нельзя было даже подползти к раненому. Поэтому в глубоком снегу мы рыли траншеи, по которым эвакуировали с поля боя раненых на так называемых носилочных звеньях. Санинструкторы оказывали первую медицинскую помощь на месте, а затем оттаскивали пострадавших в укрытия. В среднем на стрелковый батальон приходилось два-три таких носилочных звена. Однако санитаров-носильщиков постоянно не хватало, и в период интенсивных боев, когда потери были особенно велики, командование в помощь выделяло нам строевых бойцов.
Кроме медикаментов и съестных припасов, мы остро нуждались в так называемых лыжно-носилочных устройствах. Те, что были, оказались малопригодными, поскольку были слишком высоки, и раненый в них становился легкодоступной мишенью. Кроме того, они постоянно опрокидывались, зарывались носками лыж в снег, наезжали на кусты, деревья, валуны или просто разваливались.
Наиболее удобной считалась лодочка-волокуша. Она легко скользила по снежному покрову и была прочной. Иногда вывозили раненых на танках или на бронещитках, которые пехота использовала при продвижении к позициям противника.
В обязанность санитарных отделений входили не только вынос раненых с поля боя и оказание первой медицинской помощи. Мы должны были согревать и кормить пострадавших бойцов, проводить первичную медицинскую сортировку и подготовку их к эвакуации на полковой пункт медицинской помощи. Но тогда, обороняя Москву, вся медицинская помощь раненым оказывалась прямо под открытым небом - на плащ-палатках или на одеялах, разложенных на снегу. И была она минимальной: наложение повязки, жгута, введение обезболивающих средств... Вот и все!
"Обходя шеренги лежащих на носилках бойцов, я старался не смотреть в их молящие о помощи глаза"
- Согласитесь, что в сильный мороз оказывать даже такую несложную помощь было каторгой: ампулы замерзали, их приходилось отогревать собственным дыханием, - продолжает Алексей Сильченков. - Обнажать части тела было еще труднее, поэтому раненые часто переохлаждались. Крайне редко им делали переливание консервированной крови. В качестве обезболивающего средства давали... выпить водки.
Целый день, обходя шеренги лежащих на носилках бойцов, занимаясь оценкой их состояния, я старался не смотреть в молящие о помощи глаза. В моей сумке имелся целый набор цветных карточек, которые я прикреплял к повязкам: красные - срочная хирургическая помощь, желтые - во вторую очередь, синие - в третью.
Все, что я видел на войне, - это сплошная кровь, боль, голод, вши, человеческие страдания и бесчисленные трупы... Большинству солдат даже не успевали сообщить, как зовут их ротного командира, что за деревня перед нами или в какой дивизии мы сейчас находимся.
- И все же, Алексей Михайлович, что особенно запомнилось?
- Никогда не забуду, как к оставшимся в живых подошел генерал армии Георгий Жуков и лично вручил каждому награду. Потом нас пригласили в огромный шалаш, и я впервые в жизни попробовал торт. В жизни не ел ничего более вкусного! С этим тортом не могло сравниться ни одно кондитерское изделие на свете, сколько бы потом я их не перепробовал в мирное время.
После решающего боя под Москвой нас накормили от пуза. Да еще выдали "наркомовские" сто граммов водки за несколько дней на весь личный состав! Чтобы дать возможность бойцам согреться, ведь мы были прямо на снегу, а не в теплых блиндажах или землянках. Напились "в стельку". На всю оставшуюся в живых бригаду остались трезвыми два человека - комбриг, для которого разве что ведро стало бы чрезмерной дозой, и я, никогда ранее не "употреблявший". Комбриг меня поставил часовым, и я всю ночь ходил вокруг расположения, охраняя заснувших товарищей. Наутро у всех заболели животы.
А потом мы ехали по четырехрядному Ленинградскому шоссе - дальше на фронт. Под колесами бежала полоса обледенелого асфальта, которого так и не коснулись сапоги покорителей Западной Европы.
На память о войне у меня остались награды, удивительная боевая характеристика и... осколок в ноге.
